Ако Василий II беше отвоювал цяла Сирия и Палестина

[Monarh]

Някой беше споменал , че ако Василий II беше живял няколко години повече , той щеше да прогони арабите от Палестина и може би дори Египет . Затова предлагам да разгледаме алтернативка , в която Византия под негово ръководство успява да си върне Сирия и Палестина с Йерусалим в периода 1019-1025 + 3/4 години . Възможно е василевсът да използва в кампанията и български войски на тези боляри , които са минали на негова страна при завладяването на България - синовете на Иван Владислав , Драгомъж , Богдан , Несторица и др. Също така той да се съюзи с някои от арабските емири срещу другите емири и фатимидския халиф , както във войната в 995-1001 г. , ловко използвайки противоречията помежду им . Каква ще бъде политиката му спрямо мюсюлманското население - ще прояви ли толерантност , както към българите през 1018 г. , като остави данъците и обичаите им същите или не ? Бихте ли ми помогнали за доизграждането на тази алтернативка - КГ125 , Монте Кристо и другите ? Благодаря предварително !

[glishev]

Това е било възможно. Василий е бил опитен, дързък и най-вече крайно упорит пълководец (с мъртвата захапка на булдог, както българите са разбрали на свой гръб), а в резултат от успешното му управление армията и хазната са в отлично състояние. Така че още няколко години биха направили възможно отвоюването на Сирия и Палестина. Още повече, че в навечерието на селджукския потоп арабските страни са изключително слаби.

Василий обаче не създава школа, не оставя свои политически наследници. След него настъпва поредна криза в управлението, подобна на геронтокрацията от шести век. Империята се е променила така, че силната личност може да я изведе до върхове (Алексий Комнин го доказва), но слабата личност може да я съсипе (поредицата императори между Василий и Алексий е очевиден аргумент в тая посока).

Тъй че не е решаващо къде в Азия е границата на империята, а как се отбранява тя. Византийските владения в Сирия и Палестина биха били също такава цел за Селджуките, каквато е и Мала Азия. Да не говорим, че всеки, който владее Палестина, по необходимост ще се види в конфликт и с Египет. За да бъдат създадени такива обширни имперски владения в Азия, се иска личност като Василий. Но за да бъдат тези владения, се иска политиката на Василий да бъде продължена от няколко поколения непоколебими императори. А тъкмо това е било невъзможно към момента.

Има го и проблемът с нелоялността между самите византийски военачалници: повечето от тях действат против империята в стремежа си да я овладеят, а едва след това, вече от позицията на императори, се стремят към някакво единство (а това минава пак през печалната необходимост от премахването на евентуални конкуренти. Ранното царуване на самия Василий е низ от граждански войни). Византийската армия няма необходимата вътрешна спойка; донякъде латентното състояние на империята е "Сенгоку джидай": стратиотите са надеждни и лоялни, но командирите им от динатски семейства са недоверчиви помежду си и всеки смята себе си за достоен за император. Стратегиконът на Кекавмен свидетелства за това като дава съвети за внимание спрямо съседните топарси. Липсата на сакрализирано наследствено право и винаги наличната възможност за "справедлив бунт" срещу "тиран" по религиозни причини допълват причините за нестабилността на трона и съответно - за непоследователността в политиката и военните усилия. Византия на Василий II има огромни ресурси, но не и вътрешната готовност да ги използва целенасочено в рамките на повече от едно поколение.

Всичко това говори за слабостта на т. нар. "цезаропапистко" обяснение за характера на императорската власт. Във Византия свещена е самата императорската институция, но не и някой конкретен император - освен ако не се наложи с невероятна комбинация от упорство и жестокост.

Та разковничето за упадъка на армията, хазната и реконкистата е в това: няма възможност за създаването на една трайна династия или по-добре - на една трайна императорска школа, която да поддържа завоеванията.

Същевременно Византия има поредица от изключителни личности на трона, които на няколко пъти я спасяват в критични моменти: Ираклий, Василий II (макар и чудовище, той е невероятен човек), Алексий I, Теодор I Ласкарис, Михаил VIII. Вероятно и неуспелите опортюнисти като Варда Фока, Склир и Алексий Врана са имали подобен личен потенциал.

Това е богатството, а същевременно и слабостта на империята - личните качества правят трона съвсем естествена цел на всеки по-смел мъж (както и на някои фатално очарователни авантюристи като Василий I или мрачни интриганти като Йоан VI Кантакузин).

Във всеки случай в ръцете на опитни и вдъхновени командири като Ираклий, Никифор II Фока, Йоан I Цимисхий или Василий II ромеите от време на време правят по някое и друго военно чудо. Е, чудеса не стават всеки ден и катастрофата при Манцикерт е пример за това (както и злощастните усилия на Мануил I Комнин, пък и дори последните години на самия героичен, но нещастен Ираклий).

Та това е, извинявайте за логореята. Византия е създадена не само на религиозни, но и на военни принципи. Все пак това е Римската империя в някакъв вид.

И Василий вероятно наистина би могъл да завладее Сирия и Палестина. Друг е въпросът дали изобщо е имало шанс преките му приемници да стопанисват наследството му така, че селджукската инвазия да се разбие в границите на империята, вместо да я залее, както е станало. Ако обаче допуснем, че в 1071 Йерусалим все още е във византийски ръце, а някой по-успешен от Роман Диоген василевс спечели при Манцикерт, тогава може би нямаше да има пряк повод за антиислямски кръстоносни походи и бъдещето на средиземноморския свят щеше да бъде по-друго.

[Frujin Assen]

Руснаците имат доста развита версия по въпроса. Казваше се нещо от рода Мир императора Георгия, с идеята, че Георги Маниак става император.

[Frujin Assen]

http://alternathistory.org.ua/romeiskaya-sverkhderzhava-mir-vasilevsa-georgiya-maniaka-prodolzhenie-4

Слагам пост чаршаф на чужд език (което не е правилно), само и единствено за да се запази текста, ако с руския оригинал нещо се случи (много мразя неработещи линкове).

РОМЕЙСКАЯ СВЕРХДЕРЖАВА (МИР ВАСИЛЕВСА ГЕОРГИЯ МАНИАКА)

Предисловие, или «аналитическая записка».

Как упоминалось в предыдущей теме, в X веке Малую Азию, уже давно безопасную от арабских вторжений, закономерно постигло аграрное перенаселение со всем его следствиями - измельчание наделов, разорение крестьян, снижение собираемости налогов и рост помещичьего землевладения. Императоры упорно боролись с этим, закрепляли за общиной преимущественное право выкупа продаваемого общинником надела, конфисковывали незаконно скупленные участки – и общем сумели сильно затормозить процесс разорения общинников, но не сумели остановить его. Основной базис прежней империи, с которым она устояла перед арабскими нашествиями – крестьянская община, и основанная на ней милиционная армия, в которой стояли рядом в строю и жили в одной палатке «родственники и свойственики» члены деревенской, а то и большесемейной общины – разлагался.

На армии это сказывалось пагубным образом – многие стратиоты разорялись, и встал вопрос о переводе армии на регулярную, или хотя бы полурегулярную систему. Никифор Фока велел переписать стратиотов с цензом более 12 литр золота (владельцев 20 обычных крестьянских наделов), предоставил им льготы и подъемные, и сформировал из них штатную тяжелую конницу – катафрактов, которых обучал таранной атаке в сомкнутом строю. При Василии Болгаробойце все стратиоты, зачисленные на штатную службу, стали получать регулярные денежные выдачи из казны.

Разорившиеся крестьяне пытались заработать на жизнь ремеслом. Многие бедняки, продавая наделы, уходили в города, превращаясь в подмастерьев и наемных рабочих – мистиев. Стремительный рост монетного обращения в 950-1060 говорит о масштабном росте ремесленного производства и торговых оборотов. К середине XI века Константинополь уже перестает быть единственным промышленным центром империи, происходит быстрый рост провинциальных городов. Если VIII—IX вв. городами, являвшимися средоточием ремесла и торговли, были лишь Константинополь и несколько других крупнейших центров, сохранявшихся в основном от ранневизантийского времени, то начиная с X в. и особенно интенсивно в XI—XII столетиях, многие византийские города-бурги и города—епископальные центры превращаются в центры ремесла и торговли. Причем характерно, что если в Контантинополе деятельность торговых и ремесленных корпораций, снабжение, норма прибыли были жестко регламентированы, а главы корпораций хотя и избирались, но фактически оказывались должностными лицами, подчиненными епарху (префекту) Константинополя – то во вновь возрождающихся провинциальных городах подобная регламентация отсутствовала, а основой ремесленной деятельности были не имевшие монопольное право на данный вид деятельности цехи-корпорации, как в Константинополе, а свободные объединения ассоциативного типа – кинонии, причем имелись так же и свободное ремесло одиночек, и «рассеянная мануфактура» среди сельских ремесленников. Регламентировалась лишь внешняя торговля в приморских городах, и то в интересах местного купечества – иностранные купцы не могли свободно скупать ромейские товары на территории города и провинции, равно как и торговать там, а могли только заключать оптовые сделки с местными купцами в специальных пунктах – «митата», аналогичным западным фондако, в которых таможенный чиновник осуществлял контроль над торговлей и сбор пошлин.

Провинциальные города снова превращались из «кастронов» в «полисы». В городах того времени складываются свои учреждения — советы, собрания граждан и вооруженные дружины. Так в понтийском городе Амасии созывалось народное собрание, которое историк Вриенний называет античными терминами «экклесия» или «булевтерий», на нем главную роль играли динаты городского округа – «ктиторы», пришедшие на место древних куриалов; экклесия в Амасии решала важнейшие дела — к ней, в частности, обратился византийский полководец с просьбой о средствах, но амасийцы встретили его просьбу криком и грозили поднять восстание, если он посмеет требовать с города деньги. Некоторым провинциальным городам были пожалованы грамоты, закреплявшие за ними те или иные привилегии, прежде всего податные. Тексты жалованных грамот городам XI—XII вв. до нас не дошли, но в некоторых нарративных источниках встречаются упоминания о них.

Константинополь все еще сохранял позиции крупнейшего производственного и торгового центра империи. Все деньги империи крутились через него, налоги, которые щедро лились в Константинополь, стимулировали развитие столичного ремесла; вся аристократия провинций стремилась в Константинополь, константинопольские мастера и торговцы имели обеспеченную клиентуру и пользовались покровительством центральной власти. За это, правда, они расплачивались потерей своей самостоятельности, строжайшим подчинением всей их деятельности контролю городского эпарха. Однако до поры до времени преимущества, вытекавшие из системы покровительства и контроля, оказывались более существенными, нежели недостатки ее: константинопольские купцы и владельцы ремесленных эргастириев могли спокойно пожинать плоды столичной финансовой монополии: им не надо было искать новых рынков или заботиться о новых методах производства и торговли — традиционная система давала им обеспеченную прибыль.

Население Константинополя достигало 500 000 жителей. Из-за прилива разорившихся крестьян город был перенаселен, жилье стоило очень долго, и императору в плане вспомоществования бедным гражданам нередко приходилось массово оплачивать долги квартиросъемщиков. Многие бедняки могли найти себе лишь сезонную работу. Безработица была огромной, город был переполнен нищими, которые спали на улицах и площадях. Цены на хлеб держались в 1/8 номисмы за модий - это означало, что на дневную зарплату мистия можно было купить всего 4 кг немолотого зерна. Рабочая сила стала столь дешевой, что рабство перестало быть выгодным – в XI веке рабов массово отпускают на свободу.

Василий Болгаробойца, подавив ряд мятежей, сокрушил могущество земельной провинциальной аристократии. Он провел поземельно-имущественную перепись, сопровождавшуюся частичной конфискацией земель динатов. Сорокалетний срок давности по приобретенным динатами общинным землям был отменен – отныне община могла требовать выкупа ранее принадлежавшей ей земли в любой срок. Массовое обеднение и разорение крестьян резко снижало собираемость налогов, и император нашел оригинальный выход - динаты были включены в налоговые переписи округов, где находились их поместья, и, согласно восстановленному принципу круговой поруки должны были платить недоимки по налогам бедных общинников. Эта своеобразная форма подоходного налога (аллинлегий) позволила стабилизировать финансы империи – к концу правления Василия в казне был золотой запас в 200 000 литр золота. Стабилизация финансов позволила увеличить армию – стратиоты стали получать регулярные денежные выдачи, а так же была резко увеличена регулярная составляющая армии. Численность столичных, гвардейских тагм при Василии достигала 24 000 солдат, из которых 6000 составляла варяго-русская дружина, и дело шло к восстановлению «мобильной армии империи».

Главное событие царствования Василия – завоевание Болгарии – имело главной целью захват «жизненного пространства» для разрешения напряженной демографической ситуации в Малой Азии. Со времен Симеона болгары оттеснили византийцев к побережью Эгейского моря. Бесконечные войны с болгарами, а во времена мира – набеги венгров, которых болгары пропускали через свою территорию, не только привели к опустошению остававшихся под контролем Византии Балканских территорий – вплоть до Аркадиополя и Фермопил – но и делали невозможным их восстановление и хозяйственное освоение. Завоевание Болгарии должно было дать толчок к освоению запустевших земель, и в какой-то степени разрядить напряженную демографическую и продовольственную ситуацию в Византии. Уже в 970ых годах Иоанн Цимисхий, завоевав северную Фракию, переселил в Загорье и долину Марицы десятки тысяч крестьян из Малой Азии, создав многочисленные военно-земледельческие колонии. Та же политика продолжалась и при Василии. На очереди была греческая колонизация древней Мизии – земель между Балканами и Дунаем. Эти наиболее опустошенные войнами и нападениями печенегов земли Василий не включил в состав «катепаната Болгарии», образовав из них отдельную провинцию Паристрион (Подунавье).

В последние годы правления Василия, в 1023-1026 разразились засуха и голод. Василий снял недоимки за два года, организовывал поставки продовольствия, открывал военные склады, и готовил колонизацию завоеванных территорий. С той же целью в последний год правления он предпринял завоевание Сицилии. Авангард имперской армии уже высадился на острове, как император скончался и поход был прекращен.

Василий умер скоропостижно, не оставив детей, и у власти автоматически оказался его официальный соправитель – брат Константин. При Василии он не принимал никакого участия в делах, посвящая все время развлечениям, и так же вел себя, когда пришел к власти. Административная система пока фунционировала четко - Константин пожинал плоды страха, посеянного Болгаробойцей. Подозрительный и трусливый Константин подавлял малейшее недовольство, особенно охотно прибегая к ослеплению своих действительных и мнимых врагов. Репрессии обрушились прежде всего на потомков Фоки и Склира. Способных, дельных людей, окружавших Василия II, сменили соучастники кутежей разгульного старика. Щедрость василевса по отношению к своим любимцам и льстецам была неслыханной. Золотой запас, собранный Василием, утекал на роскошь и празднества, раздачи столичному плебсу, подачки фаворитам.

Беспримерное расточительство государственных средств сочеталось с чрезвычайным усилением налогового гнета. В последние два года правления Василия II и в начале царствования Константина VIII была страшная засуха, царил голод. Василий снял недоимки за два года, а Константин приказал взыскать налоги за все голодные годы. Возросли поборы и с населения городов. В 1026 г. восстали жители Навпакта. Стратиг города, притеснявший горожан при взыскании податей, был убит, его имущество разграблено. Нечего уже и говорить о том, что проекты колонизации Подунавья были свернуты – на них не оказалось свободных средств.

Началось брожение среди военной аристократии. Возникли заговоры Никифора Комнина, потомков Фок. Больной Константин срочно выбирал себе преемника. У него не было сыновей. Из его трех дочерей старшая, рябая Евдокия, давно была монашенкой. Младшая, Феодора, отказалась от брака. Мужа подыскивали для средней — 50-летней Зои.

Первым кандидатом в мужья Зое и в преемники Константина был любимец покойного императора Василия – Константин Далассин, катепан Антиохии (в нашей АИ ему еще предстоит сыграть немалую роль). Константин происходил из акритского рода Далассинов, получивших фамилию по местности Даласса на Ефрате, на арабской границе, где располагались их владения и замки. В 995 году, когда в рамках борьбы Василия с динатами тогдашний катепан Антиохии Михаил Вурца попал в опалу, Василий назначил на его место отца Константина, Дамиана Далассина. Дамиан занимал эту должность до 998, предпринял ряд походов в Сирию, до Дамаска и Триполи, и погиб в 998 в сражении с армией Египетских Фатимидов при Аппамее. Василий передал катепанат Антиохии его сыну Феофилакту Далассину, старшему брату Константина. Феофилакт, будучи одним из наиболее доверенных сотрудников Василия, в 1022 году разгромил мятеж малоазийских динатов против Василия, который возглавляли Никифор Фока-внук и Никифор Ксифий. После его смерти в 1023 году Василий назначил своим наместником в Сирии самого Константина Далассина.

Возможно вопрос о браке Константина Далассина с Зоей и о наследовании им трона по смерти Константина VIII поднимался еще при жизни Болгаробойцы. Во всяком случае когда сам Константин VIII подыскивал себе преемника, кандидатура Далассина обсуждалась первой. Пселл позднее так характеризовал Далассина: «среди прочих выделялся тогда некий муж по имени Koнстантин, вида несравненного, происходящий из знаменитой местности Даласа, который, казалось, самой природой был создан для бремени власти. Ему не исполнилось еще и десяти лет, как молва уже сулила ему высшую долю; императоры опасались Константина и закрывали ему доступ во дворец, а Михаил Пафлагонец даже заключил его под стражу из страха не столько перед ним самим, сколько перед льнувшим к нему народом — ведь при одном виде этого человека город приходил в волнение и готов был ради него на что угодно.»

Но как столичная бюрократия, при неспособном императоре прибравшая в лице своего коллективного органа – синклита – всю полноту власти в империи, так и возникшая при Константине VIII придворная камарилья ни за что не желали допустить к власти Константина Далассина. Ни тем не другим не нужен был на троне военный, который неизбежно возродил бы политику Василия. Камарилья опасалась за свое положение, синклит – роста влияния восточной военной аристократии в ущерб собственной власти. В результате интриг кандидатура Константина Далассина была отвергнута, и в мужья Зое был избран представитель столичных бюрократических кругов – Роман Аргир, занимавший важнейшую должность епарха Константинополя.

Роман III Аргир (1028—1034), осознавая непрочность своего положения на троне, начал с уступок. В первый же год правления Роман отменил аллиленгий. Он вернул из ссылки крупнейших представителей военной знати и наделил их землей. Тесно связанный с клерикальными кругами (Роман был одно время экономом св. Софии), император богато одарил константинопольский клир. Чтобы снискать популярность у населения столицы, Роман освободил должников из тюрьмы, уплатив их частные долги и простив государственные, выкупил пленных, захваченных печенегами. Начало царствования Романа было благоприятным. В первый год его правления собрали богатый урожай.

Скоро, однако, начались затруднения. У слабовольного, увлекающегося императора не было никакой реальной программы. Боясь военной знати, он не решался опереться на ее мощь; мечтая о многочисленном войске, он пренебрег зарождающимся византийским рыцарством - возвышенными Фокой и Болгаробойцей мелкими вотчинниками-катафрактами, лишив их привилегированного положения в армии. Рассчитывая на силы крестьянского ополчения, Роман в то же время ослаблял деревню неслыханным налоговым гнетом. Император стал, говорили современники, не самодержцем, а практором. Неумолимо взыскивались даже старые недоимки, «долги отцов». Крестьяне разбегались.

Ни о каких переселениях безземельных крестьян на свободные земли и колонизации окраин речь уже не шла. В 1026 г. печенежская орда впервые переправилась через Дунай и устремилась на юг, все сметая на своем пути. Через несколько лет печенеги совершили новый опустошительный набег. В 1036 г. они вторгались в пределы Византии трижды и с тех пор в течение полувека держали константинопольский двор в непрерывной тревоге за западные владения. Паристрион, за исключенем нескольких крепостей практически контролировался печенегами, и превращался в пустыню. Не шла речь даже о продолжении колонизации Фракии – наоборот, когда в последние годы царствования Романа обнищавшие крестьяне восточных фем продавали детей в рабство и бежали во Фракию, император силой принуждал их возвращаться обратно.

Собранные средства тратились на бессмысленное, пышное строительство. Духовенство столицы процветало. Праздное монашество увеличивалось.

Среди военной аристократии против Романа один за другим возникли четыре заговора. Потомки известных полководцев в союзе с провинциальным духовенством группируются вокруг Феодоры, сестры Зои. При активном участии Зои, очень не любившей сестру, Роман постриг Феодору. Молчали лишь синклитики. Правительство не скупилось на подкуп высшего чиновничества.

Еще при Константине определились две противостоящие друг другу силы – провинциальная военная аристократия и столичная чиновная бюрократия. При Романе в империи проявилась третья сила – богатая столичная буржуазия. Она состояла из членов четырех столичных корпораций – табуллариев (нотариусов), трапезитов (менял), аргиропратов (ювелиров и монетчиков) и вестиопратов (оптовая торговля шелковыми тканями). Члены этих 4 корпораций держали в руках большую часть обращавшегося в империи частного капитала, монополизировали ссудно-кредитные и инвестиционные операции. Из их среды правительство уже при Константине вербовало финансистов, крупных подрядчиков и откупщиков налогов.

Роман Аргир, будучи до воцарения епархом Константинополя, имел обширные связи с этими кругами. Придя к власти, Роман возвысил своего банкира - выходца из Пафлагонии евнуха Иоанна, прозванного впоследствии Орфанотрофом. Сын менялы и преуспевающий столичный банкир, Иоанн взял в свои руки дела казначейства и постепенно приобрел огромную власть при дворе. Возвысились и его братья: Михаил, Константин, Никита и Георгий.

Политика Орфанотрофа была направлена на союз с синклитом, который Орфанотроф всячески стремился задобрить и подкупить. Именно благодаря ему в царствование Романа происходит переворот огромного значения. Столичная чиновная знать ранее жила государственным жалованием, и потому была заинтересована в сохранении общинного крестьянства как основного источника налоговых поступлений. Это было естественно во времена до аграрного перенаселения, когда рабочих рук не хватало. Но в ситуации перенаселения стало выгоднее владеть землей, для обработки которой всегда можно был найти и батраков-мистиев, и арендаторов-париков. В ситуации перенаселения бюрократия уже давно с алчностью взирала на доходы динатов, и служа орудием императоров для борьбы с динатами, сама уже мечтала занять их место. Железная рука Фоки, Цимисхия и Болгаробойцы держала чиновничество на его законном месте. При Романе бюрократия получает возможность скупки земель, приобретая не только отдельные поместья – проастии – но и обширные массивы земель разорившихся общинников. Бюрократия при высочайшем покровительстве начинает масштабную «приватизацию» государственного земельного фонда. Старое соперничество чиновной знати столицы и землевладельческой аристократии провинций таким образом превращалось в борьбу за власть двух группировок землевладельческой знати — сенатской и военной аристократии. Земельная рента как основной вид доходов приобретала все большее значение как для первой, так и для второй группировки. Получение государственной должности все определеннее связывалось не только с денежной ругой, но и с приобретением недвижимости в качестве императорского пожалования.

В то же время Орфанотроф принял меру, которая открывала столичной буржуазии дорогу во власть, объективно ведя к сращиванию верхушки буржуазии с сенатской аристократией – ввел продажу должностей. Отныне константинопольские богачи могли приобретать должности чиновников и офицеров, вплоть до стратегов.

Заручившись поддержкой синклита, Орфанотроф прямо пошел к захвату власти. Ведя далеко рассчитанную интригу, Иоанн приблизил своего младшего брата Михаила к Зое. Забытая императором, лишенная денег и удовольствий, развратная и своенравная Зоя скоро вступила в тайную связь с молодым красавчиком-пафлагонцем.

11 апреля 1034 г. больной император направился в баню, и там преданные Зое и пафлагонцам слуги утопили Романа III. Приглашенный той же ночью во дворец патриарх выразил недоверие к версии о естественной кончине императора, но благоволение сребролюбивого владыки и клира св. Софии было попросту куплено Орфанотрофом — бракосочетание совершилось.

Весть о воцарении Михаила IV разнеслась по городу. Многие выражали откровенную радость, но военная аристократия была недовольна. Бывший при Константине VIII кандидатом в мужья Зои Константин Далассин открыто возмущался предпочтением «худородного» «благородным». Испуганный Орфанотроф спешно наделял синклитиков высокими чинами, устраивал для горожан массовые бесплатные раздачи. Ему удалось хитростью заманить Далассина в столицу и держать его фактически под арестом.

Михаил IV, став императором, установил за Зоей строгий надзор. Без ведома Орфанотрофа она не могла не только выходить из дворца, но и передвигаться в нем. Родственники и клевреты пафлагонцев наводнили дворец.

Политика пафлагонцев отвечала интересам синклитиков. Пселл с удовлетворением замечает, что Орфанотроф превосходно разбирался в сборе налогов, что Михаил IV ничего не менял в синклите и благоустраивал города. Импонировало синклитикам и отношение Орфанотрофа к провинциальной военной аристократии. Вверив Орфанотрофу финансы, Михаил первоначально сохранил за собой контроль над армией. Однако из-за прогрессировавшей эпилепсии император все более отходил отдел, удовлетворяясь «призраком власти». Орфанотроф начал смещать с военных ростов провинциальных магнатов, назначая вместо них своих родственников и преданных ему гражданских лиц. Его «стоглазая стража» зорко следила за военной знатью. В 1034—1035 гг. восстало население Антиохии. Причиной восстания были непомерные налоги и произвол сборщика. Он был убит. Брат императора Никита расправился с восставшими. Восстание в Антиохии было использовано Орфанотрофом для новых преследований видных представителей военной знати. Удалось будто бы доказать, что антиохийцы затеяли мятеж в пользу Константина Далассина. Он был сослан на о. Плату, сослали и его многочисленных родственников. Репрессиям подверглись также другие крупные полководцы.

Борьба принимала острый характер: конфискуя владения опальных магнатов, Орфанотроф передавал их имущество своей родне. Его неспособные ставленники старались следовать примеру корыстолюбивого временщика. Многие из них стали военными благодаря введенной Орфанотрофом практике продажи должностей. Новоявленные «полководцы» грабили население, отбирали у воинов оружие и коней, присваивали казенные деньги. Особенно бесчинствовали братья Иоанна Никита и Константин. Своих людей устраивал Орфанотроф и на епископские посты, а сам мечтал о престоле патриарха.

Поглощенный болезнью, впавший в богомольный экстаз император был далек от «мирских» забот. Он крестил детей, лечил больных, раздавал милостыню, одарял монахов. До него доходили слухи о бесчинствах братьев; но у него не было сил для решительного вмешательства в ход дела.

Всеобщее негодование трудового населения вызывала налоговая политика Орфанотрофа. Был восстановлен аэрикон, состоявший теперь в уплате денег (от 4 до 20 номисм с деревни). Эти деньги должны были идти на экипировку разорившихся стратиотов. Были введены и другие новые налоги, которые, как говорит Скилица, «стыдно и перечислять». В завоеванных Василием II славянских провинциях взимавшийся ранее натуральный налог был переведен на деньги (1 номисма). Коммутация налога сопровождалась его значительным повышением. Рост налогового гнета совершался в условиях почти непрерывных стихийных бедствий. Почти каждый год страну поражали то засуха, то град, то налеты саранчи, то проливные дожди, то эпидемии, то землетрясения. «Нет пафлагонцам божьей милости», — говорили в народе.

Михаил IV, пишет Пселл, «благоустраивал города». Может быть, это верно в отношении Константинополя. Но во всяком случае, политика пафлагонцев вызывала ненависть населения провинциальных городов. В 1037 г. после страшной засухи выпал град, уничтоживший то, что пощадил зной. В столице начался голод, вызвавший народные волнения.

В 1040 г. в ответ на коммутацию и увеличение налогов вспыхнуло восстание Петра Деляна в Болгарии. Оно быстро охватило почти половину западных владений империи. Византийские власти были изгнаны с огромной территории (от Дуная и Моравы до Фессалоники и Афин, от Диррахия до Сердики). Местное население оказывало повстанцам активную поддержку. К восставшим болгарам примкнули албанцы, сербы, греки. Перешли на их сторону стратиоты фемы Диррахий. присоединилась вся фема Эпир (кроме Навпакта). Против восставших отправился сам Михаил IV, с трудом превозмогая тяжелый недуг. Восстание было подавлено в 1041 г. вследствие раскола среди восставших и измены части болгарской знати, участвовавшей в движении.

По всей вероятности, налоговая реформа Орфанотрофа, проведенная одновременно на огромном пространстве славянских провинций, привела к падению цен на хлеб на провинциальных рынках. Можно предполагать, что Орфанотроф, вышедший из торгово-ростовщических кругов, провел свою реформу в интересах торговых коллегий Константинополя, получивших возможность по дешевке закупать продовольствие в провинциях у крестьян, нуждавшихся в деньгах для уплаты налогов и сбывать его со значительной выгодой в столице. Буржуазная клика ознаменовала свой приход к власти беспощадным грабежом провинций.

С торговцами и моряками столицы Орфанотроф был связан и через своего зятя, мужа сестры пафлагонцев Стефана Калафата («Конопатчика»). Инженер-кораблестроитель и преуспевающий предприниматель, владелец судоверфи, Стефан Калафат стал не много ни мало генерал-адмиралом империи - друнгарием флота.

(В судьбе нашего героя Георгия Маниака Стефан Калафат сыграл самую печальную роль. Он командовал флотом, который поддерживал с моря армию Маниака, воюющую на Сицилии. Как стратег-дилетант, следующий рекомендациям военных теоретиков, Калафат предоставил «золотой мост» эмиру Сиракуз, позволив ему отплыть в Африку, тогда как Маниак считал необходимым уничтожение блокированного в Сиракузах арабского войска. Ссора между генералом и адмиралом дошла до кулаков, что, учитывая физические параметры Маниака, закончилось для Калафата очень печально. Калафат нажаловался Орфанотрофу и обвинил Маниака в намерении мятежа, что имело следствием отозвание и арест Маниака, а затем – потерю Сицилии. )

Поддержка синклитиков и некоторой части торговцев и моряков Константинополя не спасла, однако, Орфанотрофа, когда против него поднялись широкие слои столичного населения. Константинопольцы настолько возненавидели братьев за лихоимство, произвол и жестокость, что мечтали об истреблении всего их рода. В последние два года правления Михаила заговоры возникали один за другим. Был раскрыт заговор полководцев в Малой Азии во главе с армянским князем Григорием Таронитом, в мятеже был заподозрен стратиг Диррахия Василий Синадин, в столице внезапно ночью сгорел прямо в Золотом Роге императорский флот, в Италии был обвинен в посягательстве на престол Георгий Маниак, перебежали к Деляну из Фессалоники несколько придворных сановников Михаила, увезя с собой императорский обоз с казной и гардеробом. Решилась на заговор и столичная чиновная знать во главе с Михаилом Кируларием и Иоанном Макремволитом. Явную враждебность проявлял и патриарх Алексей Студит, недовольный вмешательством Орфанотрофа в назначение епископов и распространением симонии.

Раздоры вспыхнули среди самих пафлагонцев. Орфанотроф, предвидя близкий конец Михаила, добился усыновления Зоей племянника пафлагонцев, сына Стефана Калафата—Михаила. Император возвел его в достоинство кесаря. Михаил оказался в центре интриг, связанных с вопросом о преемнике Михаила IV. 10 декабря 1041 г. Михаил IV умер, его преемником стал Михаил V Калафат. Зоя в третий раз вышла из своего уединения на политическую арену. Михаил V униженно называл ее «матушкой и повелительницей». Его положение было весьма непрочно.

Официальная историография до недавнего времени пренебрегала этим коротким, но на самом деле весьма интересным царствованием, и самой личностью молодого императора буржуазного происхождения. С особой неприязнью хронисты говорят о том, что Михаил V тотчас принялся «все менять». К сожалению, известия о его мероприятиях крайне отрывочны и неясны. Орфанотроф был удален из дворца в окрестности Константинополя. С ним отправилась, пишет Пселл, «толпа синклитиков». Это была демонстрация недоверия Михаилу со стороны столичной знати. Действительно, Михаил, по свидетельству Атталиата, лишь «вначале» выказывал почтение к синклиту. Он не проявил, говорит Пселл, благоволения к сановникам, замышляя сместить многих из них с занимаемых постов, «для народа же добиться свободы, чтобы пользоваться защитой многих, а не немногих». По современным гипотезам, Михаил V собирался вернуть былые права и привилегии димов, допустив столичные корпорации к власти в городе. Благодаря этому вышеупомянутые 4 корпорации – буржуазная элита – приобрели бы общегосударственное значение. По крайней мере столичная буржуазия была в восторге от молодого императора – когда в первое воскресенье после пасхи, 19 апреля 1042 г., он совершил торжественный выход, направившись в храм Апостолов, представители высших корпораций разостлали под ноги императора дорогие материи и украсили его коня шелками. Михаил рассчитывал на поддержку «видных горожан и тех, кто живет, толкаясь по рынкам и занимаясь ремеслом». Он оказывал им благоволение, и они, пишет Пселл, «были его приверженцами». Сторонники Михаила были богаты. Атталиат называет их «первенцами рынка» (οι της αγορας προεξαρχοντες).

Брат покойного государя Константин, получивший сан новелиссима, стал ближайшим наставником своего племянника. Михаил и Константин поспешили расправиться с остальными своими родственниками. Император смещал их с постов, оскоплял, ссылал. По-видимому, расправа с ненавистными пафлагонцами была с восторгом встречена населением.

Намерения императора вызвали резкую оппозицию как части синклита, которая, по выражению Пселла, «боялась претерпеть непредвиденное и утратить влияние», так и военной аристократии, которая не могла для себя ожидать от «младореформатора» ничего хорошего – как впрочем и все провинции, которым грозила участь превратится в «хинтерланд» Константинополя. Если синклитики группировались вокруг Зои, то военная партия объединялася вокруг своей давней покровительницы – Феодоры. Опасаясь Константина Далассина, Михаил приказал постричь его в монахи (в то же время он освободил Маниака, дал ему армию и направил в Италию). Но постриг не помешал Далассину принять участие в заговоре. Патриарх Алексей Студит, тесно связанный с Феодорой и военной партией, так же примкнул к ним.

Молодой император решил нанести удар по оппозиции, обезглавив ее. В ночь на 20 апреля Зоя была сослана на Принцевы острова и пострижена. Патриарх был выслан в один из пригородных монастырей. Но Калафат переоценил свои силы. Имя представительницы Македонского дома было символом политики, благоприятной для столичного населения. Сами права Михаила на престол основывались лишь на авторитете его приемной матери Зои. Мероприятия же, выгодные широким слоям населения города, о которых помышлял император, еще не были осуществлены. Пафлагонцы оставались ненавистными. Расправа Михаила с некоторыми из них не была радикальным средством. К тому же место Орфанотрофа фактически занял лихоимец Константин.

Утром 20 апреля начались волнения. Михаил докладывал синклитикам, что Зоя посягала на его жизнь. Некоторые поверили. Но патриарх, удаленный из города Михаилом, ослушался приказа и вернулся в столицу непримиримым врагом василевса. Напряжение нарастало. Утром 21 апреля эпарх города читал толпе императорский указ об изгнании Зои. Но эмиссары патриарха уже были в толпе. Внезапно раздался крик: «Не желаем Калафата, крест поправшего, императором! Хотим законную нашу наследницу, матушку Зою!». Толпа взорвалась единым воплем: «Поломаем кости Калафату!» Эпарх едва успел укрыться в св. Софии. Столы менял были опрокинуты, ножки выломаны. Люди набивали карманы камнями, вооружались чем попало. Дома многих пафлагонцев подверглись разграблению. Народ устремился ко дворцу. Несмотря на град стрел и копий, встретивший безоружные толпы, восставшие не ослабляли натиска. Народ прорвался в один из покоев дворца, расхитил найденные там ценности и уничтожил налоговые списки.

Меж тем патриарх и примкнувшие к нему синклитики отправили посланцев за Феодорой в монастырь Петрий. Вечером она была коронована патриархом в Святой Софии.

Испуганный Михаил тотчас вернул Зою и показал ее народу с балкона. Но восставшие забросали императора камнями и не слушали императрицу. Михаил остался в одиночестве. Стала покидать его и дворцовая стража. Отчаявшись, он бежал вместе с Константином в Студийский монастырь, но в тот же день оба были схвачены и ослеплены.

Итак, Калафат был низвергнут совместными усилиями военной и сенатской аристократии. В его лице потерпела поражение рвавшаяся к власти столичная буржуазия. Символом ее поражения стал немедленно проведенный через синклит закон об отмене продажи должностей.

Но интересы военной и гражданской знати были непримиримы, и следующие полтора месяца были заполнены борьбой между этими группировками. Военные оказались на чужой почве – в Константинополе, где народ был предан «матушке» Зое, всецело поддерживавшей сенатскую аристократию. Лидер военной партии, монах Константин Далассин, представил проект реформ, который пришелся не по вкусу ни сенатской знати, ни Зое, которая, по словам Пселла, получив власть принялась безудержно транжирить казну.

Напрасно патриарх отстаивал права Феодоры – сила в лице наемных отрядов и столичной толпы оказалась на стороне Зои и синклита. Константин Далассин был выслан в свое имение в феме Армениак, патриарх вскоре смещен, Феодора лишена реальной власти. Плоды народного движения против налогового гнета и произвола пафлагонцев были пожаты сенатской аристократией.

Синклитики решили выдать Зою замуж, на что 64-летняя императрица без колебаний согласилась. Она вспомнила о своем бывшем фаворите, сосланном Орфанотрофом, Константине Мономахе — знатном и богатом константинопольце. Не прошло и двух месяцев после низвержения Калафата, как правление сестер окончилось. Трон занял третий супруг Зои.

Победа сенатской аристократии над военными не была окончательной. Она еще вылилась в ряд мятежей при Константине Мономахе, блестящее, но увы короткое царствование Исаака Комнина, целенаправленное сокращение военных расходов и развал фемных войск при Константине Дуке, и наконец измену Андроника Дуки при Манцикерте и крах империи.

Наша развилка будет состоять в победе военной партии тогда, когда она и в РИ была чрезвычайно близка.

Пселл пишет:

Цитата

Этот Георгий Маниак не вышел сразу из носильщиков в полководцы и не так, чтобы вчера еще трубить в трубу и служить глашатаем, а сегодня уже командовать целым войском, но, как по сигналу, начал он медленно продвигаться вперед и постепенно, поднимаясь со ступени на ступень, достиг высших воинских должностей. Однако стоило ему добиться успеха, как он тут же, украшенный победным венком, попадал в оковы; он возвращался к царям победителем и угождал в тюрьму, его отправляли в поход и отдавали под начало ему все войско, но по обе стороны его уже становились молокососы-военачальники, толкавшие его на путь, идти которым было нельзя, где все должно было обернуться и против нас, и против него самого. Он взял Эдессу, но попал под следствие, его послали завоевывать Сицилию, но, чтобы не дать овладеть островом, с позором отозвали назад.

LXXVII. Я видел этого человека и восхищался им. Природа собрала в нем все, что требовалось для полководца: рост его достигал чуть ли не десяти стоп, и окружающие смотрели на него снизу вверх, как на холм или горную вершину, видом он не был изнежен и красив, но как бы смерчу подобен, голосом обладал громовым, руками мог сотрясти стены и разнести медные ворота, в стремительности не уступал льву и брови имел грозные. Да и в остальном он был такой же, а молва еще и преувеличивала то, что было в действительности. И варвары опасались Маниака, одни — потому что своими глазами видели его и удивлялись этому мужу, другие — потому что наслышались о нем страшных рассказов.

LXXVIII. Когда у нас отторгли Италию и мы лишились лучшей части империи, второй Михаил отправил его воевать с захватчиками и вернуть государству эту область (под Италией я сейчас имею в виду не весь полуостров, а лишь часть его, обращенную к нам и принявшую это общее наименование). Явившись туда с войском, Маниак пустил в ход все свое военное искусство и, казалось, что скоро он уже прогонит завоевателей и меч его послужит лучшей защитой от их набегов.

LXXIX. Когда же Михаила свергли и власть перешла к самодержцу Константину, которого я ныне описываю, новый царь должен был бы оказать Маниаку честь всякого рода посланиями, увенчать тысячами венков, уважить его иными способами, но он ничего такого не сделал, дал ему повод для подозрений и, таким образом, с самого начала потряс основы царства. Когда же Маниак сам о себе напомнил, подпал под подозрение и был уличен в мятежных замыслах, то и тогда Константин не обошелся с ним, как следовало бы, не притворился, будто ничего о его планах не знает, а ополчился на Маниака, как на открытого мятежника.

LXXX. Царь послал людей к Маниаку с приказом не угодить полководцу, не смягчить и не наставить его на путь истинный, но, можно сказать, погубить его, или же, говоря мягче, выбранить его за враждебность и разве только что не высечь, не заключить в оковы и не изгнать из города. Возглавлял же посольство не человек, опытный в таких поручениях и состоявший долгое время на военной или гражданской службе, но один из тех, что с уличных перекрестков сразу попадают во дворец.

LXXXI. Когда этот человек высадился в Италии, Маниак уже начал мятеж и стоял во главе войска, и потому он с тревогой ожидал царского посланника. Тот же никак не предуведомил его о мирных своих намерениях, да и вообще не известил о своем приходе, а незаметно для людских глаз явился к Маниаку и неожиданно предстал перед ним верхом на коне; при этом он не произнес и слова умиротворяющего, не сделал никакого предисловия, чтобы облегчить беседу, а сразу осыпал полководца бранью и пригрозил страшными карами. Воочию видя, как сбываются его подозрения, и опасаясь еще и тайных козней, Маниак воспылал гневом и замахнулся на посла, но не для того, чтобы ударить, а только испугать. Тот же, как бы на месте преступления уличив Маниака в мятеже, призвал всех в свидетели такой дерзости и прибавил, что виновному уже не уйти от наказания. Маниак и его воины решили, что дела плохи, поэтому они набросились на посла, убили его и, не ожидая уже ничего хорошего от императора, подняли мятеж.

LXXXII. К этому отважному и непревзойденному в воинской науке мужу стекались толпы народа, причем не только те, что по возрасту годились для военной службы, но стар и млад — все шли к Маниаку! Он, однако, понимал, что трофеи воздвигаются не числом, а искусством и опытом, и отобрал только самых испытанных в бою воинов, с которыми разорил многие города и захватил немало добычи и пленных; вместе с ними он незаметно для сторожевых постов переправился на противоположный берег, и никто не решился выйти ему навстречу. Все боялись Маниака и старались держаться от него подальше.

LXXXIII. Так обстояли дела с Маниаком. Самодержец же, узнав о смерти посла и безрассудстве мятежника, сколотил против него многотысячное войско, но позднее стал опасаться, как бы будущий военачальник после победы не возгордился своим успехом, не обратил против государя оружия и не учинил мятежа еще более грозного (ведь армия под его началом соберется огромная и к тому же только что разгромившая противника), и потому поставил во главе воинов не какого-нибудь доблестного мужа, а одного верного себе евнуха, человека, который никакими особыми достоинствами похвастаться не мог. С многочисленным войском тот выступил против узурпатора. Когда Маниак узнал. что на него движется вся ромейская армия, он не испугался ее численности, не устрашился натиска, но, ни о чем уже, кроме мятежа, не помышляя, попытался застигнуть врага врасплох и неожиданно напал на него во главе легко вооруженных отрядов.

LXXXIV. В конце концов нашим воинам все-таки удалось построиться в боевые порядки, но и тогда они оказались скорее в роли зрителей, нежели соперников Маниака, а многим он даже и взглянуть на себя не позволил: слепил их, как молния, оглушал громом боевых команд, врывался в наши ряды и сеял ужас везде, где только появлялся. Благодаря своей доблести он сразу одержал верх над нашим воинством, но сам отступил перед высшим решением, смысл которого нам неведом. Когда Маниак приводил одни за другим в замешательство наши отряды (стоило ему появиться, как сомкнутые ряды разрывались и строй воинов подавался назад) и весь строй уже распадался на части и приходил в смятение, в правый бок полководца вдруг вонзилось копье, которое не только задело кожу, но проникло в глубь тела, и из раны тут же хлынул поток крови. Сначала Маниак вроде бы и не ощутил удара, но, увидев текущую кровь, приложил руку к месту, откуда она струилась, понял, что рана смертельна, и распрощался со всеми надеждами; сначала он сделал попытку вернуться в свой лагерь и даже отъехал на некоторое расстояние от войска, но, почувствовав слабость во всем теле, не смог управлять конем. Перед его глазами поплыл туман, он тихо, сколько позволяли силы, застонал, сразу выпустил из рук поводья, вывалился из седла и — о, скорбное зрелище! — рухнул на землю.

Заметим, что пассаж «к этому отважному и непревзойденному в воинской науке мужу стекались толпы народа, причем не только те, что по возрасту годились для военной службы, но стар и млад — все шли к Маниаку» - не может относится к Италии, где начался мятеж. В Италии Маниак был крайне непопулярен как беспощадный усмиритель – в начале кампании ему даже пришлось выдерживать осаду от объединенных сил норманнов и местных лангобардов в Таренте. То есть массовый прилив местного населения в войско Маниака мог произойти только после его высадки на Балканах, а именно – в феме Дирахрий и Болгарской Македонии. На этих землях всего три года назад было подавлено восстание Петра Деляна, и принять в свое войско Маниак мог бывших повстанцев.

Итак, развилка произошла – в сражении при Острово в Нижней Македонии летом 1043 года копье лишь скользнуло по панцирю Маниака. Сражение продолжало идти как шло – то есть армия Иоанна Севастофора была наголову разгромлена, значительная часть ее сдалась Маниаку и перешла на его сторону.

Через несколько дней сдалась Фессалоника, которая и без того благодаря налоговой политике центра была на грани восстания. Армия Георгия Маниака, усиленная отрядами восставших болгар и подразделениями разбитой армии Севастофора, по древней Via Egnatia стремительно маршировала к Константинополю

Редактирано 26, 2012 от Frujin Assen

[glishev]

Дааа, Фружине, това би било по-хубава версия. Ако още в 1025, вместо геронтокрацията, се беше появило едно военно семейство по подобие на по-късните Комнини (само дето реалните Комнини се появяват малко прекалено късно), тогава със или без Палестина и Сирия империята би могла да има една много стабилна източна граница.

На Византия в ХІ в. не й е необходим конкретно Василий; нужна й е поредица Василиевци. Не са й нужни също Сирия и Палестина - защото това създава по-дълги източни граници и нови фронтове, едновременно откъм новонавлизащите селджуки и откъм Египет; нужна й е здрава граница в източните райони на Мала Азия, грубо казано от Трапезунд до Тарс, може би отчасти и със завой на изток по горното течение на Ефрат. При това положение стратиотският и земеделски гръбнак на западна Анатолия би останал непокътнат от нашествия.

Ако си представим империята, която продължава да държи една християнска Анатолия след 1071 г., историята на цялото Средиземноморие би могла да бъде друга. Може би дори кръстоносната ярост на Запада би била насочена не към Палестина, а към Северна Африка или към Ливония - и то много преди XIII в.

Но трябва да се има предвид, че в ХІІІ столетие монголската инвазия би се сблъскала с нашата алтернативна, все още мощна азиатска Византия - така, както в реалната история монголите се сблъскват с всички сили, които засичат в селджукското пространство. А как в ХІІІ в. една запазена, военизирана, неразложена, все още стратиотска Византия би се справила с монголите? И каква би била съдбата на българите в ХІІ-ХІІІ в., ако Византия беше останала една силна военна монархия, водена от личности, достойни за наследството на Василий ІІ и евентуално Георги Маниак? Можеше да няма Кръстоносни походи, нито пък Второ българско царство. Или монголите да срутят отбранителната система и да създадат в Анатолия свои владения вместо селджуките.

[alvassareiro]

Мога ли да запитам дългият и очевидно интересен пост на Фружин може ли да бъде даден и на португалски, че и ние да го прочетем абе откъде накъде тука се очаква всеки да знае руски?

[Last roman]

aко Василий беше отвоювал Сирия и Палестина и бе оставил кадърен наследник, който да закрепи постигнатото, нямаше да има кръстоносни походи.

[КГ125]

Мога ли да запитам дългият и очевидно интересен пост на Фружин може ли да бъде даден и на португалски, че и ние да го прочетем абе откъде накъде тука се очаква всеки да знае руски?

Алвич не може всеки пост да го превеждаме. Бая труд е.

[КГ125]

aко Василий беше отвоювал Сирия и Палестина и бе оставил кадърен наследник, който да закрепи постигнатото, нямаше да има кръстоносни походи.

Както и последващи български държави.

[kramer]

И да има кръстоносни походи щеше да им и е много по-лесно на кръстоносците. Вместо да ги води Татикий през Мала Азия, хоп направо на корабите и в Акра, или в делтата на Нил.

[Frujin Assen]

Мога ли да запитам дългият и очевидно интересен пост на Фружин може ли да бъде даден и на португалски, че и ние да го прочетем абе откъде накъде тука се очаква всеки да знае руски?

Алва, написъл съм го с червени букви, но пак ще отговоря специално за теб. Едно от нещата които най много мразя са пропаднали линкове. Затова, когато ми се стори важно или интересно дублирам материала, слагам линк, но и копи пействам текста към който води линка. Идеята е, че ако закрият оригиналния сайт към който води линка, текста да си остане при нас.

[glishev]

Едно от нещата, които най много мразя, са пропаднали линкове. Затова, когато ми се стори важно или интересно, дублирам материала, слагам линк, но и копи-пействам текста, към който води линкът. Идеята е, че, ако закрият оригиналния сайт, към който води линкът, текстът си остава при нас.

Прав си. А няма как да се преведе всеки дълъг материал. По принцип не е добре да се пускат дълги материали на чужди езици, но понякога просто няма как. За съжаление навремето изгубих достъп до текст, който живо ме интересуваше, защото нито го копирах, нито го пейстнах, а само посочих линк. А съм губил и свой текст. Нетът е богата, но и нестабилна среда. Текстовете днес ги има - утре ги няма. Вече не е вярно, че "написаното остава" - поне не и за обикновения потребител. Така че си прав. Всичко важно трябва да се копира, да се съхранява на повече места и прочие.

Извинявам се за отклонението от темата. То е направо за отделна тема.

Редактирано 26, 2012 от glishev